До сих пор я единственная обходилась без термоса, грызла сухую лапшу, давилась водой из-под крана, по несколько суток голодала, но сочувствия ко мне никто не проявил, хотя многие знали об этом. Зависть Романы стала ещё одним звоночком. Каждый здесь сам за себя.

Глава 10. Припадок

Несколько дней я ощущала неимоверный прилив сил. Кормить не стали лучше, но походный термос работал с утра до ночи. Научившись пить просто горячую воду, я испытывала невероятное наслаждение от этого процесса. Широкая крышка термоса служила и чашкой для супа, и чашкой для питья.

Термос вывел мои мысли на совершенно новую орбиту. Дождливая хмурая погода теперь не диктовала мне настроение. Дни уже не казались последним временем умирающего мира. Из колонии исчезли два садиста, заявляющие права на моё тело, и в кои то веки, я выдохнула свободно. Утром после завтрака объявили общее построение. Обычно начальник не собирал нас, и мы забеспокоились. Набрав в термос под завязку горячей воды, я вместе со всеми вышла на площадь. Мы построились в два ряда (я оказалась в первом) в ожидании новостей.

Полковник не заставил себя долго ждать, явился в форме, отчего некоторые девушки начали перешёптываться (темно — синяя форма очень ему шла) и, вытащив из кармана свёрнутый пополам листок, обратился к нам.

— Доброе утро.

Мы нестройно загудели в ответ.

— Доброе утро и для кого-то добрый день.

А для кого-то злой? Сердце ёкнуло от этих слов. Полковник позволил себе улыбнуться, и женщины оживлённо закудахтали в ответ. Кажется, первый раз я видела на его лице улыбку, и улыбнулась в ответ, хотя он не смотрел на меня. Предчувствие чего-то хорошего затеплилось в сердце. В колонии так не хватало человеческого общения, доброты, дружбы.

— За отличное поведение и высокие показатели в работе несколько человек сегодня отправятся домой.

Стук сердца забарабанил в ушах. Неужели я сегодня уеду домой? Он же узнал, я не совершала преступление, за которое отбываю срок. Боже, сейчас я услышу свою фамилию, и этот ад закончится.

Полковник развернул листок.

— Фамилии осуждённых, которые своим поведением и трудом заработали условно-досрочное освобождение.

Я забыла, как дышать. Сейчас, сейчас он назовёт мою фамилию, мне и вещи не надо собирать, их так ничтожно мало. Одни трусы, которые сейчас сохнут, две футболки и джинсы. Вся остальная одежда на мне. Скажи, идем на взлётку немедленно, я даже не вернусь в комнату за тряпками. Только увезите меня отсюда.

Мне не понравилось, что полковник избегал смотреть на меня, проскальзывал взглядом мимо, словно я — пустое место. Это неправильно, так не должно быть. Моё имя, я уверена, стояло первым в списке.

Твоё имя будет первым в расстрельном списке

В глазах закипели слёзы. Что за чушь лезет в голову.

— Мария Звонарёва.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Пусть я буду второй. В этом списке должна стоять моя фамилия. Назови меня. Выпусти меня отсюда. Назови меня!

— Валентина Младик.

Справа взвизгнула девушка, кинулась в объятия соседки. Нашу шеренгу накрыло куполом из прерывистых дыханий. От волнения я прикрыла глаза, стараясь вспомнить подорожную молитву, которой учила бабушка.

Милосердие двери отверзи… в дальний путь рабе божией Майе

— Ираида Орешко.

. Благословенная Богородица надеемся на тебя да не погибнем…

— Людмила Иванова.

Ты есть спасение рода христианского…

— Всё. Больше фамилий нет.

Аминь…

Ручка от термоса выскользнула из ослабевших пальцев, термос со стуком упал на асфальт.

— Через час ждём всех освобождённых с вещами около пикапа. Отвезём к вертолёту, — полковник растянул губы в улыбке без участия глаз.

— Для остальных ещё одно сообщение. Этим бортом прибудут письма и посылки. Раздавать их будем завтра сразу после завтрака. Все свободны.

— Разойдись!

Крик охранника ударил по ушам, вывел меня из ступора. Полковник удалялся твёрдой походкой с ровной спиной, уверенный в своём справедливом решении.

Замах ногой произошёл стремительно, термос, гремя, полетел вдогонку начальнику. Тот остановился, развернулся всем корпусом и посмотрел на термос, потом на меня. Наши взгляды встретились. Мне не удалось выдавить презрительную усмешку, потому что силы остались только на то, чтобы удержать слёзы. Хотел купить меня сраным термосом?

Подавись!

Я повернулась и пошла прочь такой же твёрдой походкой, как полковник минуту назад. Когда я обогнула здание столовой, меня чуть не размазало от отчаяния, злые всхлипы без слёз сотрясали тело, дыхание прерывалось, грудь словно опоясало жестким обручем. Не помню, как дошла до общежития, ввалилась в дверь, добралась до своей комнаты и упала лицом в подушку.

До вечера я лежала на кровати, гоняя бессвязные мысли о том, что все сволочи, гады, мерзавцы и мучители. Припомнила детские обиды: училку по математике несправедливо поставившую мне в четверти тройку, соседского пацана, больно ударившего меня в грудь в четырнадцать лет, маму, которая не научила разбираться в людях, папу, который ушёл слишком рано и допустил моё ужасное замужество.

Весь мир ополчился против меня, чтобы сломать, смешать с грязью и уничтожить. Пинка по термосу оказалось ничтожно мало, требовалось отомстить обидчикам, обрушить на них град обвинений. Во мне был огромный заряд гнева, моя деформированная несправедливостью душа требовала мести, ярость сделалась моей сутью.

Кандидаты для битья имелись.

Я вышла из общежития и направилась в беседку, где в это время курили женщины. Интересующих меня лиц здесь не было. Я приветственно помахала рукой.

Женщины пробормотали приветствие, настороженно рассматривая меня. С моей скандальной репутацией «психички», которую сегодня на площади я аргументированно подтвердила, со мною мало кто хотел общаться.

— Слушай, а это ты с Кариной дралась?

Моя злорадная улыбка в ответ, была истолкована правильно. Ехидный голосок из толпы добавил драйва.

— Полковника не поделили?

Моя усмешка означала дикую ревность дурной бабы, собирающейся поквитаться с соперницей. В партере послышались смешки и шушуканья.

Сплетни — наше всё. Сейчас кто-нибудь подкинет дровишек…

— Карина хвасталась, а нам — то что?

— Вы по очереди к нему бегаете?

Я треснула кулаком по деревянной стойке беседки, затрясла рукой от боли. Женщины отпрянули от меня. Они не были причиной моей злости. Я поняла, кому понадобился полковник, и чей голос я слышала в коридоре. Не зря Карина хвостом вокруг меня мела, выспрашивала. У неё был веский повод убрать конкурентку.

— А куда этот здоровый делся, с серыми волосами?

Сердце скакануло при упоминании волчары. Почему они спрашивают? Кто-то слышал, как он меня избивал? Знают про яму? Я передёрнула плечами от отвращения, женщины поняли правильно.

— Хорошо, что его нет. Поганый мужик.

— Его все боялись.

— К Ольге вообще до@бался. Почти каждую ночь к ней лез.

Разбитная девица лет тридцати, затянувшись сигаретой, лениво произнесла.

— Ой, да не переживайте. Олечка защитника нашла — доктора нашего. Говорила, он хорошо с ней обращается.

— После этого урода все мужики нормальными покажутся.

Вот, значит, как обстоят дела! Стоило постоять с товарками в беседке, как они всё и объяснили слепой дуре.

Проверив камень в кармане, я развернулась, скрывая искривившееся от злобы лицо. Что ж, Витя — козья титя, пора с тобой поговорить.

Пока шла к медпункту жажда мести ничуть не уменьшилась. Ольга подставила меня, когда вытащила к столовой за молоком. А док подставил в тот день, когда с костылём отправил обратно в общежитие. Егор угрожал ему, я не сомневалась. Но Витюше легче было отдать меня в лапы садиста, чем пойти к начальству и прослыть стукачом.

До мед части я добралась на взводе. Дёрнула дверь — закрыто. Чтобы не пугать дока, постучалась настойчиво и вежливо. Витя появился не сразу, в помятой футболке и джинсах с не застёгнутой ширинкой. Я ласково — ядовито прошлась по нему взглядом.